С того самого момента, как я попал в плен, никто еще ни одним словом не обмолвился по поводу полка, следовательно, нет никаких указаний на то, что иракцы подозревают в нас бойцов сил спецназа. И мне хотелось, чтобы так оставалось и дальше. Но что мне выдать? Для иракцев мы группа из восьми человек, обнаруженная в районе магистрали. Мне необходимо придумать что-нибудь такое, что укладывалось бы в эти рамки. Что мы могли делать в тех местах?
Каждый час до меня доносились крики: это метелили Динджера или Стэна, но меня пока не трогали. Дважды охранники заходили в камеру и выкрикивали оскорбления, но меня больше не били.
Когда они зашли ко мне во второй раз, рано утром, я сказал, что хочу увидеться с офицером. Охранники меня не поняли.
— Офицер, — повторил я. — Мне нужно встретиться с офицером.
Похоже, они вообразили, будто я хочу сказать, что я офицер и возмущен отношением к себе. Охранники рассмеялись и, войдя в камеру, попинали меня ногами. Я слышал, как они вытягивались передо мной по стойке «смирно» и с издевкой отдавали мне честь. В конце концов я понял, что этим тупицам мне ничего не удастся объяснить. Оставалось только запастись терпением и ждать.
Днем в камеру заглянул один из охранников, обратившийся ко мне на сносном английском.
— Энди, ты очень глупый. Почему ты не хочешь помочь?
— Но я хочу помочь. Я хочу поговорить с офицером.
— Мы посмотрим.
Час спустя другой охранник, подойдя к двери, крикнул в окошко:
— Что ты хочешь?
— Мне нужно поговорить с офицером. Возможно, у меня есть то, что ему нужно.
— Может быть.
Часа через два-три меня отвели в тот же самый корпус, что и обычно, но в другую комнату. Там было очень холодно. Меня усадили на стул. Я услышал новый голос, который до этого еще не слышал ни разу.
— Энди, что ты хочешь мне сообщить? Почему ты так долго ждал? Зачем ты вел себя глупо, навлекая боль на себя и на своих товарищей? Мы не можем понять, почему ты так себя ведешь.
— Вчера мне сказали, что у вас в госпитале находятся наши люди. Я беспокоюсь за их судьбу — и за нашу тоже. Мне хочется надеяться, что вы будете о них заботиться.
— Разумеется, будем. Что ты думаешь — мы их просто убьем? Не будь наивным. Если ты нам поможешь, все будет замечательно. Мы твердим об этом с самого начала. Так значит, вот почему ты так поступаешь, ради остальных членов своей группы?
— Да, я не хочу, чтобы мои товарищи погибли.
— Энди, можешь о них не беспокоиться. Ты должен сделать это ради себя самого, ради своей семьи. Не беспокойся об остальных бойцах своей группы. Помоги нам, и мы позаботимся о тебе.
— Ну, меня очень заботит судьба тех, кто находится в госпитале. Я не хочу, чтобы они умерли.
— Подумай о себе, Энди. Сделай это ради себя самого. Ну а теперь расскажи, что ты делаешь на территории нашей страны?
— Я являюсь бойцом разведвзвода.
Послышалось оживленное щебетание по-арабски.
— Что такое разведвзвод?
— Взвод, в обязанности которого входит ведение тактической разведки, в том числе и в тылу у неприятеля. Такой взвод входит в состав каждого пехотного батальона. Он осуществляет тактическую разведку для нужд батальона. Нас вертолетом забросили на территорию Ирака, приказали выдвинуться к магистрали и считать количество военных машин, двигающихся в обоих направлениях, и докладывать об этом.
Я не мог знать, купятся ли иракцы на мой рассказ. Теоретически именно такие задачи и приходится выполнять разведвзводу, вот только его никогда не направляют в глубь территории, занятой противником. Однако мои объяснения звучали правдоподобно, а среди иракских офицеров, присутствовавших на допросах, были выпускники военного училища в Сэндхерсте и колледжа Генерального штаба. Оставалось надеяться: они услышат какие-то знакомые слова.
Снова зазвучали голоса по-арабски, я услышал, как кто-то входит и выходит из комнаты.
— Зачем вам понадобилась такая информация?
— Не знаю, нам сообщили только то, что имело непосредственное отношение к нашей задаче. Не сомневаюсь, вам известно, что все приказы начинаются с напоминания: «ознакомить только тех, кому это необходимо». Нам ничего не объяснили, потому что мы простые исполнители.
Послышались голоса одобрения.
— Сколько времени вы намеревались оставаться на территории нашей страны?
Я должен был исходить из предположения, что наше снаряжение попало в руки к иракцам, и те его тщательно исследовали. Если простые солдаты ничего не растащили, оценить ориентировочный срок действия нашей группы было можно по количеству пайков продовольствия.
— Нашей группе предстояло действовать на территории Ирака до четырнадцати суток, — сказал я.
— Какова была численность группы?
И снова определить это было просто по числу брошенных рюкзаков.
— Нас было восемь человек.
— Энди, где вы высадились?
— Если вы снимете с меня повязку и наручники и дадите карту, я смогу вам показать.
Иракцы оживленно заспорили между собой.
— Мы снимем с тебя повязку и наручники, но помни, Энди, мы считаем тебя очень опасным человеком, поэтому если ты сделаешь какую-нибудь глупость, тебя немедленно застрелят. Это понятно, Энди?
— Да, я все понял.
Даже если бы мне захотелось сделать какую-нибудь глупость, у меня все равно не осталось никаких сил. С меня сняли повязку, и я увидел перед собой офицера в оливковой форме. Другой офицер сидел в дальнем левом углу комнаты, в камуфляжной куртке поверх летного комбинезона. Вместо ботинок армейского образца у него на ногах были модные штиблеты, в которых, похоже, щеголяла вся верхушка иракской армии.