Браво-Два-Ноль - Страница 48

Должно быть, Боб понял, о чем я думаю, потому что он сказал:

— Что сделано, то сделано. Идем дальше. Будем надеяться, что встретимся с ребятами.

Его слова мне очень помогли. Боб был прав. В конце концов они уже взрослые мальчики и смогут сами разобраться, что к чему.

Мы снова пошли на север по азимуту. Леденящий ветер пронизывал насквозь наши тоненькие камуфляжные костюмы, предназначенные для условий пустыни. Через два часа усердной ходьбы мы достигли магистрали и пересекли ее. Следующей нашей целью стала грунтовая дорога, проходящая дальше к северу.

По пути мы дважды встречали поселения, но оба раза беспрепятственно обходили их стороной. Вскоре после полуночи вдалеке мы услышали шум. Мы начали стандартный маневр обхода того места, откуда он доносился, и вскоре наткнулись на расставленные кругом бронемашины, за которыми высился лес антенн. На мгновение стало видно лицо часового, прикурившего сигарету. Наверное, он должен был охранять лагерь, однако он уютно устроился в кабине грузовика. Это был или какой-то военный объект, или временная позиция. В любом случае нам следовало обойти ее стороной.

Крис с ребятами не могли наткнуться на нее, иначе мы бы услышали звуки боя.

Мы двигались дальше еще в течение минут двадцати. Все были на пределе. У нас за плечами остались восемь часов практически непрерывного движения. Нагрузка на ноги огромная. У меня ныли ступни. Я был полностью измотан.

У меня из головы не выходил самолет. Прошло уже несколько часов с того момента, как мы слышали голос летчика. Экипаж уже возвратился на базу, наслаждается кофе с булочками, а тем временем техники готовят самолет к новому вылету. Вот самый милый способ воевать. Летчики забираются в уютные, теплые кабины и летят к цели. Где-то далеко под ними, как им кажется, простирается черная пустота. И вдруг что они слышат? Голос старины-англичанина, который жалуется на то, что попал в задницу. Должно быть, это явилось для них большой неожиданностью. Мне очень хотелось надеяться, что у летчиков проснулось сострадание к бедолагам, торчащим на земле, и они решили хоть чем-нибудь им помочь. Я гадал, сообщили ли летчики о случившемся по радио сразу же, как только поймали наш сигнал, или же дождались возвращения на базу. Скорее всего произошло последнее. В любом случае с того момента прошло уже несколько часов, но до сих пор над нами больше не пролетел ни один самолет. Я не знал, какие правила существуют у американцев относительно проведения поисково-спасательных работ. Оставалось только надеяться, что летчики поняли: речь действительно идет об очень важном деле.

Я винил себя в том, что группа разделилась. Я чувствовал себя полной бестолочью и гадал, разделяют ли эту точку зрения остальные ребята. Мне вспоминалась одна речь фельдмаршала Слима, которую я когда-то читал. По поводу умения командовать он сказал что-то в таком духе: «Если я руковожу сражением, все идет прекрасно, в полном соответствии с планом, и я побеждаю, — я великий полководец, отличный парень. Но для того чтобы понять, может ли человек командовать, он должен оказаться в полной заднице, когда на него начнут вешать всех собак». Теперь я прекрасно понимал, что имел в виду фельдмаршал. Я готов был пинать себя ногами, за то что не убедился в том, что у Винса в сознании зарегистрировались мои слова об остановке. По моему разумению, во всем был виноват я один. Всю дорогу на север я ломал голову, где еще я ошибся? Отныне все должно будет пройти без запинки. Я не имею права совершить больше ни одной ошибки.

Настало время подумать о том, чтобы подыскать какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятаться. Некоторое время мы шли по сланцам и скальным породам, а теперь началась область твердого песка. Наши ботинки почти не оставляли на нем следов. С точки зрения скрытности передвижения это было очень хорошо, однако почва была настолько твердая, что не было даже речи о том, чтобы выцарапать в ней какое-нибудь укрытие. Уже приближался рассвет, а мы все еще блуждали в темноте. Дело начинало приобретать дурной оборот, когда Быстроногий заметил приблизительно в километре к западу от нас несколько песчаных барханов. Мы оказались в местах, где постоянные ветры надули на поверхности песка рябь, местами поднимающуюся небольшими холмами высотой метров пять-десять. Мы отыскали среди них самый высокий. Нам хотелось подняться так, чтобы нас не было видно с земли.

Мы сделали то, что нельзя делать ни в коем случае: воспользовались изолированным укрытием. Однако на плоской, как стол, равнине ничего кроме этого холмика больше не было. На его вершине высилась какая-то груда камней. Быть может, здесь была чья-то могила.

Груда была опоясана каменной стеной высотой около фута. Мы надстроили стену и улеглись за нее. Холод стоял жуткий, ледяной ветер со свистом врывался в щели между камнями, но по крайней мере мы испытали облегчение оттого, что наконец остановились. За последние двенадцать часов в кромешной темноте и отвратительных погодных условиях мы протопали восемьдесят пять километров, две марафонские дистанции. У меня ныли ноги. Некоторое время я наслаждался тем, что просто лежал совершенно неподвижно, но затем у меня от холода побежали мурашки. Ворочаясь, я открывал морозу другие части своего тела. Это было невероятно неуютно.

Посмотрев на юг, мы увидели опоры линии электропередачи, идущей с востока на запад. С ее помощью мы определили свое местонахождение по карте. Если мы пойдем вдоль линии, то рано или поздно дойдем до границы. Но если мы будем использовать эти опоры для ориентирования на местности, где гарантия того, что то же самое не сделает кто-то другой?