В ответ козел лишь подошел еще ближе, и козы последовали за ним. Опустив головы, они принялись щипать траву, и воздух огласился пятью вздохами облегчения. Как оказалось, они были несколько преждевременными. Через несколько мгновений показался старик-пастух. Ему было лет семьдесят, не меньше. Он был одет в просторный шерстяной халат, поверх которого было накинуто старое мешковатое пальто. Голова старика была замотана платком. На плече висела потрепанная кожаная сумка. В руках он держал четки. Перебирая их высохшими, узловатыми пальцами, старик бормотал себе под нос: «Аллах!»
Он посмотрел на нас, и у него на лице не отразилось никаких чувств. Ни удивления, ни страха, абсолютно ничего.
Я приветливо улыбнулся.
Совершенно непринужденно, словно ему каждый день приходится встречать пятерых чужестранцев, забившихся в яму в безлюдной пустыне у черта на рогах, старик опустился на корточки рядом с нами и принялся что-то оживленно рассказывать. Я понятия не имел, о чем он говорит.
Мы поздоровались:
— Салам алейкум!
— Ва-алейкум ас-салам, — ответил старик.
Мы пожали друг другу руки. Это было совершенно необъяснимо. Старик встретил нас очень дружелюбно. У меня даже мелькнула мысль, знает ли он о том, что идет война. Через пару минут мы уже стали лучшими друзьями.
Мне хотелось поддержать разговор, однако наших познаний в арабском для этого было явно недостаточно. Начав говорить, я сам не мог поверить своим собственным ушам.
— Вайн эль-сук? — спросил я.
Вот мы здесь, в абсолютной глуши у черта на рогах, а я спрашиваю, как пройти на базар!
Не моргнув глазом, старик молча указал на запад.
— Вот и отлично, — заметил Динджер. — По крайней мере, когда мы попадем сюда в следующий раз, мы будем знать дорогу до ближайшего супермаркета.
Боб увидел в сумке старика бутылку.
— Халиб? — спросил он.
Пастух закивал — да, это молоко. Он пустил бутылку по кругу. Затем достал из сумки ароматных, свежих фиников и ломоть черствого хлеба. Мы уселись и разыграли из себя белых людей.
Один Марк оставался стоять, время от времени украдкой оглядываясь по сторонам.
— Он здесь совершенно один, — сказал он, широко улыбаясь.
Снова указав на юг, пастух махнул рукой.
— Джайш, — сказал он. — Джайш.
Я вопросительно посмотрел на Боба.
— Армия, — перевел он. — Солдаты.
Боб спросил:
— Вайн? Вайн джайш?
Старик указал в ту сторону, откуда мы пришли.
Мы не могли понять, что он имеет в виду: то ли то, что там полно солдат, то ли то, что там полно солдат и они нас ищут, то ли то, что мы пришли вместе с теми солдатами. Никто из нас не смог вспомнить, как по-арабски будет расстояние. Мы попытались изобразить знаками: далеко и близко.
В целом это выглядело довольно забавно. Мы сидели, уютно устроившись на пикник посреди пустыни, а погода еще совсем недавно была такой мерзкой, что мы едва не замерзли до смерти.
Все это продолжалось где-то с полчаса, но наконец настало время принимать какое-то решение. Как нам быть со стариком? Убить его? Связать его и оставить здесь, а самим уходить? Или просто дать ему спокойно заниматься своим делом? Единственное преимущество в расправе над стариком будет заключаться в том, что больше ни одна живая душа не узнает о случившемся. Однако если район будет усеян трупами пожилых представителей местного населения, а нас схватят — что мы должны были рассматривать как весьма правдоподобный исход, — в этом случае нам вряд ли можно будет рассчитывать на то, что иракцы встретят нас с распростертыми объятиями. Если мы свяжем старика и выведем его из игры, вполне вероятно, к рассвету он уже скончается от холода. Можно не сомневаться в том, что его тело будет обнаружено. Похоже, каждый квадратный метр этой страны патрулируется козами и пастухами.
Если мы позволим старику идти своей дорогой, кому он сможет рассказать про встречу с нами, какой вред сможет нам причинить? У него не было никакого транспорта, и, насколько определил Марк, здесь он находился совсем один. Сейчас уже около четырех часов дня, и скоро зайдет солнце. Даже если пастух поднимет тревогу, к тому времени как иракцы спохватятся, уже стемнеет, а мы будем полным ходом двигаться в сторону границы. Так что можно отпустить старика на все четыре стороны. В конце концов мы служим в SAS, а не в СС.
Мы решили, что когда старик надумает тронуться в путь, мы проследим за ним до тех пор, пока он не скроется из виду, затем направимся на юг, совершая обманный маневр.
Пять минут спустя старик начал прощаться. Шаркая ногами, он беззаботно пошел прочь в окружении своих коз. Мы провожали его взглядом до тех пор, пока он не скрылся вдали, отойдя от нас на километр. Затем мы сразу же выступили в путь и, пройдя несколько километров на юг, повернули на запад.
Добравшись до небольшой впадины, мы остановились, чтобы оценить обстановку. Необходимо было обсудить несколько факторов. Во-первых, у нас подходили к концу запасы воды. Продовольствия у нас оставалось достаточно, чтобы продержаться еще пару дней, но воды было очень мало. Во-вторых, надо было исходить из предположения, что противнику известно местонахождение нашего БЛ, обнаруженного вчера вечером, следовательно, он знает, в каком направлении мы двигаемся. В-третьих, мы только что пошли на компромисс, — я уже начинал думать, что мы напрасно отпустили старика и лучше было бы продержать его с собой до наступления темноты. Наше физическое состояние по-прежнему оставляло желать лучшего, а на возвышенности погода быстро ухудшится. Предыдущей ночью мы едва не замерзли до смерти, и я не хотел испытывать судьбу еще раз. Мы напрасно шли в течение целой ночи, и никому не хотелось, чтобы это повторилось опять. По правде сказать, положение наше было не слишком радостное, и, возможно, мы зря позволили старику уйти. Однако сделанного не воротишь.