Браво-Два-Ноль - Страница 7

Никто из нас четверых не прошел отбор. Я перед испытанием на выносливость не смог совершить тридцатикилометровый марш-бросок по маршруту, обозначенному на схематической карте. Я был страшно зол на себя, но по крайней мере понял, что буду пробовать снова.

Возвратившись в Германию, я вынужден был сносить бесконечные нападки по поводу своей неудачи. В основном издевались надо мной трусливые слабаки, у которых не хватало духа попробовать самим. Мне было все равно. Я был молодым, да ранним, и самый простой выход заключался в том, чтобы остаться в батальоне и стать большой рыбой в маленьком пруду, но я начисто потерял интерес к этому. Зимой 1984 года я снова подал рапорт с просьбой допустить меня к отборочным экзаменам. Все рождественские праздники я провел в Уэльсе, напряженно готовясь к испытаниям. Дебби была от всего этого не в восторге.

Отборочные экзамены зимой — это что-то страшное. Большинство кандидатов отсеивается в первую неделю четырехнедельного испытания на выносливость. Речь идет об Уолтерах Митти, о тех, кто подготовился недостаточно хорошо или получил травму.

Попадаются и полные придурки, уверенные в том, что SAS — это сплошные Джеймсы Бонды и штурмы посольств. Эти люди не понимают, что в полку остаешься по-прежнему солдатом, и испытывают настоящий шок, узнав, что такое отборочные экзамены.

Единственный плюс зимних экзаменов заключается в погоде. Рысаков, способных летом носиться по полям и лесам, словно одержимые, зимой сдерживают снег и туман. Шансы всех здорово уравниваются, когда приходится идти по пояс в снегу.

Я прошел отбор.

После первого этапа начинается четырехмесячная подготовка, включающая горячие деньки в джунглях Азии. Последним серьезным испытанием является тест на выживание в боевой обстановке. На протяжении двух недель нас учили искусству выживания, после чего отправили к врачу. Тот пошерудил у каждого пальцем в заднице, ища, нет ли там батончика «Марс», после чего нас выпустили в Черных горах в гимнастерке и бриджах времен Второй мировой войны, с шинелью без пуговиц и в ботинках без шнурков. Охотилась за нами рота гвардейцев на вертолетах. Каждому солдату за поимку одного из нас был обещан двухнедельный отпуск.

Я провел в бегах двое суток в обществе трех «старичков» — двух летчиков военно-морской авиации и техника Королевских ВВС. Нам нужно было держаться всем вместе, и я проклинал судьбу, таская за собой эту жуткую троицу неподъемных гирь. Для них исход охоты не имел значения; после трехнедельных сборов они возвращались домой, к горячему чаю и медалям. Но если кандидат в SAS не проходил тест на выживание, его заворачивали.

Мы отдыхали в одной из контрольных точек, и двое дежуривших заснули. Как снег на голову на нас свалился вертолет, набитый гвардейцами, и нам пришлось спасаться бегством. После непродолжительной погони нас схватили и доставили в лагерь.

Несколько часов спустя, когда я стоял на коленях, с моих глаз сняли повязку, и я увидел перед собой старшину, руководившего учебой.

— Мне можно собирать вещи? — жалобно спросил я.

— Нет, болван. Забирайся обратно в вертолет и на этот раз не оплошай.

Мне повезло. Старшина был в хорошем настроении. Сам в прошлом служивший в Королевской гвардейской дивизии, он был доволен слаженными действиями своих бывших сослуживцев.

Следующий этап зависел исключительно от меня одного, что меня полностью устраивало. Наши перемещения между контрольными точками были задуманы так, что в конце концов все мы попали в плен и подверглись допросу. Нас учили быть серыми человечками — чем мы и старались изо всех сил казаться. Меньше всего тебе нужно, чтобы тебя выделили из общей массы, как того, кого стоит допросить более тщательно. Лично мне эта стадия показалась относительно легкой, потому что, несмотря на словесные угрозы, никто никого не бил, и все знали, что до этого дело не дойдет. Да, было холодно, сыро и голодно, жутко неуютно, но надо было просто держаться, скорее в физическом плане, чем в моральном. Я не мог поверить, что кто-то поднимал лапки кверху именно в эти последние несколько часов.

Кончилось все тем, что во время одного из допросов в комнату вошел парень, который дал мне миску супа и объявил, что все осталось позади. После чего последовал детальный разбор, потому что не только те, кто ведет допрос, могут вытянуть что-либо из тебя, но и наоборот. Все-таки рассудок мой оказался задетым: я с удивлением обнаружил, что сбился в оценке текущего времени на шесть часов.

Затем последовали две недели огневой подготовки в Херефорде. Инструктора подходили к каждому из нас разборчиво. Если новобранец попадал к ним прямиком из интендантского корпуса, они терпеливо начинали с чистого листа; если же перед ними был сержант пехоты, они требовали от него совершенства. Далее последовали прыжки с парашютом на авиабазе Бриз-Нортон, и после тягот и лишений отборочных экзаменов это показалось месяцем в доме отдыха на берегу моря.

Когда после шести долгих, выматывающих месяцев мы вернулись в Херефорд, нас по одному пригласили в кабинет командира полка. Вручая мне знаменитый берет песчаного цвета с крылатым кинжалом, он сказал:

— Только не забывай, сохранить его гораздо труднее, чем получить.

В тот момент я не понял смысл этих слов: мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не сплясать джигу.

Как всегда, большая часть пополнения состояла из бывших пехотинцев; кроме того, были один сапер и один связист. Из ста шестидесяти кандидатов, приступивших к первому этапу, отбор прошли только восемь человек — один офицер и семеро сержантов.