Браво-Два-Ноль - Страница 72

Обыскивали меня начиная сверху и вниз, но делалось это плохо. Меня даже не заставили раздеться. С меня стащили ботинки, а затем отобрали все содержимое карманов. Солдаты вели себя, как старушки на распродаже. Мы всегда пользуемся не ручками, а карандашами, потому что карандаш пишет в любых условиях, даже под дождем. У меня было с собой два трехдюймовых огрызка, очиненных с обеих сторон, чтобы, если с одной стороны грифель сломается, можно было просто перевернуть карандаш и продолжать писать. Карандаши забрали у меня в качестве сувениров. То же самое произошло с швейцарским перочинным ножом армейского образца и компасом «Сильва», которые я носил в кармане, привязанными за шнурок. Каждый предмет должен быть надежно прикреплен, чтобы не потеряться. Еще у меня был блокнот, но абсолютно чистый. Все содержимое я уничтожил еще в первом БЛ. Была у меня еще белая пластмассовая «гоночная ложка» из американского сухого пайка, которая также лежала в кармане, привязанная за шнурок. Часы я носил на шнурке на шее, чтобы не выдать себя фосфоресцирующим свечением циферблата, а также ни за что не зацепиться. У меня отобрали даже пустой полиэтиленовый пакет, который я держал на тот случай, если мне придется облегчиться в разведке.

Однако главный приз был у меня на талии: узкий матерчатый поясок с 1700 фунтами стерлингов в форме двадцати золотых соверенов, которые вручили каждому из нас в качестве денег для выкупа. Я закрепил монеты на поясе с помощью скотча, и это явилось крупной драмой. Солдаты дружно отскочили назад, выкрикивая то, что, как я предположил, по-арабски должно было означать: «Отойдите от него подальше! Сейчас он взорвется!»

Ко мне приблизился капитан. В нем было не больше пяти футов двух дюймов роста, однако весил он при этом никак не меньше тринадцати стоунов. В целом он напоминал яйцо, сваренное вкрутую. Капитан сразу же набросился на меня, говоря на быстром и довольно приличном английском:

— Итак, как тебя зовут?

— Энди.

— Итак, Энди, я хочу, чтобы ты сообщил мне сведения, которые нас интересуют. Если ты этого не сделаешь, эти солдаты тебя немедленно расстреляют.

Я оглянулся вокруг. Солдаты стояли плотным кольцом; если они начнут стрелять, то перебьют друг друга.

— Что это за оборудование? — спросил капитан, указывая на пояс со скотчем.

— Это золото.

Наверное, это слово является таким же интернациональным, как слова «джинсы» и «пепси-кола». Во всех армиях мира солдаты не прочь немного подзаработать. У всех зажглись глаза — даже у рядовых. Им подвернулся шанс одним ударом заработать больше, чем, вероятно, они получают за целый год. Я буквально увидел, как все они уже планируют свой отпуск и покупку новой машины. Вдруг мне вспомнился рассказ об одном американском солдате, бывшем в составе частей, осуществивших вторжение в Панаму. В кабинете свергнутого президента Норьеги он обнаружил три миллиона долларов наличными — и у болвана хватило ума связаться по рации со своим начальством и доложить о находке. Парень, рассказавший мне об этом, признался, что он не смог заснуть несколько ночей подряд, размышляя о такой упущенной возможности.

Офицеры не собирались рисковать. Затащив меня в свой кабинет, они приказали снять пояс и положить его на стол.

— Зачем тебе нужно золото?! — рявкнул толстяк.

— Для того чтобы расплачиваться с местными жителями, если у нас закончится продовольствие, — ответил я. — Красть плохо.

— Открывай!

Офицеры оставили со мной двух рядовых, а сами ушли, на тот случай, если я солгал и на самом деле здесь сейчас взорвется зажигательная бомба. Оторвав скотч, я достал первый соверен, и солдаты тотчас же позвали офицеров. Те, выставив рядовых за дверь, разделили золотые между собой. При этом они старались сохранить строгий, официальный вид, однако их намерения не вызывали никаких сомнений.

Вероятно, благодаря жадности офицеров во время обыска у меня не обнаружили тонкую шелковую карту, предназначенную для ориентирования на местности во время отхода, и крошечный компас. И то, и другое было спрятано в форме, и при тщательном обыске их бы обязательно нашли. Я был рад тому, что карта и компас остались у меня. Это было восхитительное чувство: «Ты об этом не догадываешься, ублюдок, но у меня есть карта и компас, так что еще посмотрим, кто кого». Бежать лучше всего как можно раньше, сразу же после взятия в плен. Чем дальше по цепочке тебя передадут, тем сложнее станет побег, потому что за пленником будут присматривать все строже и строже. У передовых частей и своих забот хватает, но чем дальше от линии боевых действий, тем жестче меры безопасности, и, вполне вероятно, у меня вообще отнимут мою форму. С того самого момента, как меня схватили, я пытался сориентироваться на местности, чтобы в любой момент знать, в какой стороне находится запад. Если мне подвернется шанс бежать, карта и компас станут мне жизненно необходимы.

Мне завязали глаза и отвели в другое помещение. Я почувствовал, что оно более просторное, поскольку дышалось в нем легче. В нем находилось много человек, которые переговаривались между собой вполголоса. В целом атмосфера была натянутая. Я рассудил, что это кабинет главного шишки. Мне стало удивительно спокойно. Казалось, все опасности остались где-то далеко, вместе с бушующей толпой, хотя я и подозревал, что сейчас произойдет. Вдруг до меня дошло, что хотя эти люди, похоже, и ведут себя сдержанно, если они начнут меня бить, делать они это будут более профессионально.

В воздухе стоял сильный аромат кофе, французских сигарет «Житан» и дешевого лосьона после бритья. Меня усадили на стул с мягким сиденьем и высокой спинкой. Какой-то части моего сознания казалось, что меня здесь нет. Мой рассудок пытался укрыться в фантастических грезах, отгородившись от реальности. Я никогда даже подумать не мог о том, что подобное произойдет со мной. У меня было такое чувство, будто я ехал на машине и сбил ребенка: я просто категорически, абсолютно не мог поверить в то, что подобное случилось. Я отчетливо слышал все, что происходило вокруг, но при этом оставался отгорожен от окружающего, замкнут в своем собственном мирке. Вырвавшись из него, я подумал о том, чтобы вызвать у иракцев сострадание, заставить их предложить чашку кофе или поесть. Однако я не собирался ни хрена у них просить. Если они сами чем-либо меня угостят — хорошо и отлично, но умолять я не буду.